С самого рождения и по сей день живет Владислав Федорович в поселке Мстера, что затерялась в густых владимирских лесах, в сотне километров от Нижнего Новгорода и в трех сотнях – от Москвы. Он объездил весь мир, чаевничал и знался со многими известными людьми, но никогда даже не задумывался о том, чтобы покинуть родные края. А о тех, кто разъехался по столицам, говорит добродушно и обычно: этот-то наш – он хоть и в Москве, так ведь по-мстёрски картины пишет! 

Засела родная Мстера в сердце как заноза, а почему – самому иной раз не совсем понятно. Художник видит жизнь своих земляков взглядом трезвым, без прикрас, но когда начинает говорить о родных краях, так и тянет поскорее выйти из дома и рассмотреть хорошенько: так ли уж хороши эти речки Мстера и Тара, и что это за закаты чудесные и замечательные леса? Так или иначе, но в эту сказку чудесную, что рассказывает и разрисовывает художник, начинают верить люди, и со временем они начинают смотреть на мир его глазами. 
На то и искусство, а оно в Мстере не для развлечения, а для пропитания, ведь вот уже четыре века жители поселка живут художественным промыслом: иконописью и миниатюрой, вышивкой и чеканкой, лозоплетением, живописью и шитьем одежды, образцы которой вскорости попадают в музей, на загляденье туристам и зависть конкурентам. 

Откуда в художнике такая вера и такое понимание глубинной красоты здешних мест? 
Одно воспоминание из самого раннего детства осталось в памяти, зато картинка эта – яркая и четкая, как будто все случилось вчера, а не 64 года тому назад. 1943 год, в недавно открытой по разрешению Сталина церкви холодно и – тесно. Трехлетний Славка впереди всех стоит, на свою голову, и строгий священник уже спрашивает его: какую, мол, малец, молитву знаешь? Бабушка позади шепчет на ухо: «Скажи: грешен я, батюшка, и ни одной молитвы пока не выучил!» Но вместо этого трехлетний малец упрямо твердит: «Не грешен я! И чего она там шепчет! Не грешен!» И, испугавшись своей собственной смелости – в рев! 

Похожая история случилась много лет спустя, в благополучное и идеологически жесткое советское время. Вызвали Владислава Некосова на партийную комиссию. Строгие люди устроили нешуточную взбучку: как посмел в церковь ходить, да еще других подговаривать? А ведь секретарь партийной организации! Гнать поганой метлой таких из партии! Совесть, в конце концов, надо иметь! 

На это Некосов возразил твердо и хладнокровно: мол, с совестью у него все в порядке. Нельзя настоящему художнику без церкви, в ней все истоки нашего искусства и настоящая красота – в иконах, пении духовном и светлой архитектуре православных храмов. И как секретарь партийной организации он и дальше будет зазывать художников в церковь, а иначе - не видать удачи всей мстерской экономике, построенной на умельцах народного ремесла. 

Думал, выгонят - и из партии, и из профессии. Ошибся, даже в секретарях оставили, заступились люди здравые и практичные, хотя на дворе стояли далеко не перестроечные времена. 

Спросите у Пушкина 

Можно быть уверенным в своей правоте, но лучше просто делать все правильно, как полагается, по правде, и в этом правиле, по большому счету, и состоит главный секрет настоящего мастера. 

В 90-х, когда в стране, а чуть позже и в Мстере, все пошло под откос, местные предприятия стали одно за другим закрываться. И как-то раз Владислав Федорович повстречал директора ювелирной фабрики, которая тогда тоже дышала на ладан. В то время в моду снова вошли иконы, и древний промысел стал оживать, вернулся к истокам и Некосов, иконописцем стал и его сын Федор. Переориентироваться было не так уж сложно: дело в том, что вся мстерская миниатюрная живопись построена на законах иконописи, с ее изучения начинают процесс образования и в местном художественном училище... Но директор «ювелирки» говорил о проблемах, о том, что люди разбегаются, просто – беда. И Некосов понял, что по совести надо помочь. 

За небольшой промежуток времени он в одиночку сделал для фабрики 150 новых работ, которые используются как образцы и сегодня. Это своеобразный рекорд, тем более для того распутного времени, и, несмотря на всеобщий бардак, в высоких кабинетах фабрику заметили. Вызвали «наверх». А в приемной один большой человек узнал Некосова. «Так это вы на фабрике работаете?» И предприятие освободили от налогов, как выпускающее подлинные произведения искусства, залог чему - «сам» Некосов. Так и миновала ювелирщиков беда. А Некосову на выставке в Москве вручили корону «Ювелира года». 

Вот ведь какая штука – сейчас в Мстере, по подсчетам Некосова, 38 художников. И еще 300 – тоже художников, но – копиистов. Первые создают произведение, вторые его тиражируют. И еще сотни по всем городам и весям тиражируют уже тиражированное в уверенности, что «пипл схавает все». Но народ уже давно осмотрелся, и усилия простых копиистов с каждым годом вознаграждаются все хуже и хуже. Новых идей все меньше, а совокупный тираж – все больше. Кризис жанра, которому всегда необходимы не только ремесленники, но и гении. 

По большому счету не спасает положения и развитие иконописного промысла. К тому же, откровенно говоря, как художнику и творческому человеку, икона Некосову не так интересна, как миниатюра. Церковный живописец обязан строго придерживаться канонов, которые наработаны веками, да и заказчик обычно требует определенный стиль. Другое дело – миниатюрист, он волен изобразить любой сюжет. Однако на сегодняшний день свобода творчества в этом жанре исчерпала себя и оказалась бесплодной, неспособной создать новый продукт, который был бы по-настоящему востребован рынком. 

В поисках новых мотивов Некосов обратился к классикам. И неожиданно сделал несколько филологических открытий. Одно из них – прочно забытая часть знаменитой сказки великого Пушкина о рыбаке и золотой рыбке. Оказывается, в первоначальном варианте поэмы имелся еще один фрагмент, неизвестный современному читателю: 

«Не хочу быть вольною царицей, 
А хочу я быть Римскою папой». 
... 
Воротился старик ко старухе, 
Перед ним монастырь латынский, 
На стенах латынские монахи 
Поют латынскую обедню. 
Перед ним вавилонская башня, 
Справа на самой на макушке 
Сидит его старая старуха, 
На старухе сарачинская шапка, 
На шапке венец латынский, 
На венце тонкая спица, 
На спице Строфилус птица». 

И далее – по известному всем сюжету. 
Свое открытие Некосов увековечил в миниатюре, на ней и старуха в папском одеянии, и монахи, и даже загадочную птицу Строфилус изобразил, как только смог. В общем, совершил небольшое, но настоящее открытие. А без открытия искусство не живет. 

Мстерский шиповник 

Когда в душе у человека гармония, а в карманах хрустят пусть и небольшие, но честно заработанные деньги, у всякого нормального человека возникает желание украсить жизнь, распространить простую и понятную душевную красоту на окружающее пространство. Не стал исключением и Некосов, вместе с учениками расписал стены детского дома и дворца культуры. 

«В дворце культуры каратист по потолку пробежался, - с искренним изумлением, как будто увидел эти следы только вчера, рассказывает он мне. - А в детском доме написали сюжет по сказкам Пушкина, так какой-то местный «спортсмен» ударил ногой по изображению царицы и – стену проломил!» 

В общем, не прижилась настенная живопись в Мстере. И отчего так? Художник задумывается на минуту и, мечтательно (!) улыбаясь, рассказывает: «Вокруг нашей Мстеры всюду растет шиповник. Растение, как известно, очень полезное, можно сказать, лекарственное, а уж цветы шиповника – как настоящие розы! Одна беда – стебель очень колючий! Таковы и некоторые жители нашего поселка, я их называю – мстерский шиповник». 

Секрет нормальной жизни прост, но как его изобразить, чтобы и убедительно, и просто, чтобы донести до всех? В последние годы здоровье стало Владислава Федоровича подводить - только на днях он выписался из больницы. Хворал серьезно, но, едва выкарабкался, взялся за сочинение ...гимна Мстеры: 

«Здравствуй, край родимый, старина, 
Мстера, Тара, Клязьма, Вемба, Тюмба - 
Реки малые и милая земля, 
Слава Богу, не открытая Колумбом...» 

Некосов прерывает чтение и терпеливо разъясняет: «Это о колорите мстёрском – он такой золотистый, солнечный и лунный». Похоже, он нашел верные краски и доходчивые образы. Художнику - виднее.