|
|
|
Анна Ивановна Хохлова
| |
| Варвара | Дата: Пятница, 16.02.2018, 10:10 | Сообщение # 1 |
 Генерал-полковник
Группа: Проверенные
Сообщений: 889
Статус: Offline
| все-таки решила сюда книгу перенести, очень ценный источник, ИМХО. Картинки из архива Проекта vomstyore.ru
===========
Автор: Анна ХОХЛОВА
Посвящаю моим дорогим детям и внукам.
Я прожила большую жизнь, была свидетельницей и участницей важных событий в истории Советской страны и поэтому очень надеюсь, что данные воспоминания помогут тем, кто с ними будет знакомиться, объективно разобраться в сложных социальных процессах, пережитых моим поколением.
Очень сожалею, что не вела раньше каких-либо дневников, которыми могла бы воспользоваться. Не привлекала для оценки приводимых фактов и литературные источники, все, о чем здесь идет речь, - это память сердца, а высказанные оценки - результат собственных воззрений, итог всего пережитого. Итак, к делу.
Я родилась 5 августа 1905 года в поселке Мстера Вязниковского уезда Владимирской губернии (все названия того времени). Владимирская земля сыграла важную роль в становлении Московского государства, здесь проходило формирование русской нации, здесь получила развитие русская культура, русское народное искусство.
Издавна Мстера славилась своими художественными народными промыслами, прежде всего иконописью, а также изготовлением ручных различных вышивок. Эти занятия служили для многих жителей Мстеры основным источником жизни.
Сельскохозяйственный труд во всех его проявлениях служил лишь дополнительным средством для основной массы населения. Автор этих воспоминаний появилась и росла в большой трудовой семье.
Основной фигурой в семье был отец Иван Алексеевич Овчинников. Занимался он с малолетства сапожным ремеслом, своей мастерской не имел, а тридцать три года работал у мстерского предпринимателя Николая Чиркина, проживающего на Нижней улице. Пошив обуви в то время производился исключительно ручным способом, труд сапожника был изнуряющим, требующим большого опыта, приобретавшегося годами.
Наш отец был большим мастером своего дела, и постоянные заказчики Чиркина просили, чтобы именно Иван Алексеевич выполнял их заказ.
Сапожник Овчинников был безграмотным, но очень почтительно относился к книгам и грамотным людям. По его настоянию все мы, его дети, пошли учиться в школу, а изредка по вечерам читали ему вслух сказки, которые он очень любил. Любил он и хоровое церковное пение, хотя не был богомольным.
Слушал певчих во время богослужения, не входя в церковь, а стоя на ее пороге. С каким-то особым почтением он также вслушивался в звон большого соборного колокола, чистый и звонкий звук которого просто завораживал многих людей в округе. Не случайно звонарь Вася Буданов был одним из почитаемых граждан поселка.
Но чаще всего время после утомительной многочасовой работы отец проводил в трактире на Болотной улице, где, кстати, стоял и наш старенький дом, доставшийся сапожнику от родителей.
Постоянные посетители трактира сидели там до самого закрытия, обязательно распевая народные песни. Нередко мама посылала меня привести отца домой. В этом случае я брала его за руку, а он безропотно следовал за мной, но, проходя мимо добротного дома Чиркина, обязательно останавливался и говорил: "Это мой дом, он нажит моим трудом".
Так отец выражал свой робкий протест против эксплуатации хозяевами- кровососами простых мастеровых людей. Придя домой, он спокойно ложился спать, причем в теплое время года укладывался обычно в небольшой бане, стоящей в нашем огороде.
Чтобы завершить тему об отце, замечу, что в 1918 году он был одним из учредителей сапожной артели в Мстере, но характер нашей жизни вследствие этого события почти не изменился. Умер он сравнительно молодым от заворота кишок в 1922 году.
Нам, его детям, Советская власть назначила небольшую пенсию, получать которую я периодически ездила в Вязники.
Коротко о моей маме. Сосватали ее из деревни Старыгино в Мстеру к овдовевшему сапожнику. После перелома ноги она немного прихрамывала, отличалась русской красотой, справедливостью и огромной трудоспособностью.
В семье постепенно оказалось шестеро детей, за всеми мама успевала присмотреть, вела все домашнее хозяйство, включая заботу о корове, без которой семье было трудно прокормиться. К тому же мама выкраивала время, чтобы шить дома мешки для клееночной фабрики, размещавшейся рядом с нашим домом и принадлежавшей Прасковье Осиповне Козловой.
Успевала мама вышивать гладью и изредка шить немудреные платья женщинам- соседкам. Читать наша труженица научилась только с помощью своих дочерей, а беглое письмо так и не освоила. После смерти мужа "тянула" всю большую семью, передала всем детям трудолюбие и порядочность. Умерла мама на 87-м году жизни, в 1968 году, в Вязниках.
В противоположность своим неграмотным родителям все дети Овчинниковых прошли обучение в школе. В поселке Мстера была трехклассная церковно- приходская школа, располагавшаяся на втором этаже булочной Паскеева.
В 1916 году открылось еще четырехклассное начальное училище, а в 1918 году, уже при Советской власти, начала работать трехгодичная женская гимназия, переименованная в 1922 году в школу второй ступени.
Это учебное заведение, которое считалось в Мстере высшим, закончила и я, что было в то время определенным достижением.
Характерно, что все дети семьи выросли не богомольными, хотя церковные догмы усиленно внедрялись всему населению. В нашем небольшом поселке было три церкви: собор, Ивановская церковь и единоверческая церковь. Была также старообрядческая молельня. Христианское учение пропагандировалось также в богадельне для престарелых, которая размещалась рядом с булочной Паскеева.
Определенный атеизм исходил в нашей семье прежде всего от мамы, которая в юности прислуживала с целью заработка у старыгинского священника и воочию увидела всю фальшь призывов церковников к аскетизму и смирению в земной жизни.
Отец же наш, как я отметила выше, воспринял атеизм вследствие своей беспросветной трудовой жизни. Он уверовал, что бог не карал тех, кто притеснял бедняков.
В формировании моего атеизма роль сыграл также случай, о котором сейчас расскажу. Когда я была еще совсем маленькой (до поступления в школу), отец как-то послал меня отнести после починки сапоги настоятелю собора отцу Сергию.
В это время был великий пост и потреблять что-либо скоромное было грешно. Между тем я застала батюшку на кухне его дома пьющим молоко. Для меня это был просто удар, и, придя домой, я поведала об этом брату Ивану.
Тогда мы решили с ним также нарушить пост и съели сметану с нескольких горшков молока, стоявших у нас в погребе (выше я говорила, что мы держали корову). Несколько дней после этого мы пребывали в страхе, ожидая, что бог накажет нас за это прегрешение.
Но божьей кары не последовало, вскоре мы повинились перед мамой и утвердились в мысли, что пост совсем не обязателен, тем более что он нарушается самим священником.
Мое отчуждение от бога во многом определил и старший брат (по отцу) Михаил. Он выучился иконописному мастерству и работал дома, получая заказы от таких хозяев по иконописному делу, как Модоров, Цепков, Мустериков.
Хозяева давали надомникам готовые доски и образцы для росписи. Доски для икон нужно было загрунтовать яичным желтком. Эту процедуру для Михаила обычно делала я.
Он брал одну из высохших досок и говорил с усмешкой: "Ну вот, Нюрка, сейчас мы с тобой и распишем Христа, Николая Угодника, деву Марию. А глаза у девы Марии я сделаю как у тебя. У тебя ведь глаза красивые". Или так: "У Николая Угодника сделаем лицо повеселее, вот сюда добавим черточку, сюда тень, подведем ему немного брови, исправим нос".
Готовую икону Михаил придирчиво осматривал и опять игриво говорил: "Если же икона понравится людям, они будут на нее молиться, не понравится - будут горшки покрывать". Ну а мне в конце концов стало ясно, что изображенное на иконах зависит от желания художника и обожествление простыми людьми икон - это их незнание, как и кто рисует иконы.
Часть полученных от хозяев денег Михаил отдавал мне. Вместе с ним мы заходили в лавку, где продавались различные книги, и выбирали несколько сказок и красочных выпусков из мира приключений. Дома у нас стала формироваться маленькая библиотека.
Воспоминания о брате Мише тесно связаны и с началом мировой войны, разразившейся летом 1914 года. Группа молодых парней, в которой был и наш Миша, была мобилизована в армию. Несколько дней до своего отъезда мобилизованные прощались с родными и друзьями за накрытыми столами.
Во многих домах раздавалась песня "Последний нынешний денечек гуляю с вами я, друзья, а завтра, рано на рассвете, заплачет вся моя семья". Офицер, прибывший за мобилизованными, приглашался в дома богатых жителей поселка, где состоялись длительные застолья.
Тяжело проходили для нашей семьи проводы Миши. В час отъезда Миша, всегда веселый и насмешливый, не мог сдержать слезы.
"Прощайте, мои родные, - говорил он, рыдая, - я не вернусь уже домой. Мама и папа, простите, если я когда-либо обидел вас". Родители и все мы, дети, громко плакали. А на улице раздавался голос офицера: "Скорее, скорее, надо ехать".
Роковое предчувствие Миши оказалось оправданным: больше его мы не видели. С фронта он прислал всего одно письмо, в котором писал об участии в тяжелых боях. А вскоре мы получили официальное уведомление, что он убит. А в моем сердце зародилась мысль: а во имя чего погиб мои хороший, добрый брат?
(продолжение ниже)
|
| |
| |
| Варвара | Дата: Пятница, 16.02.2018, 10:16 | Сообщение # 2 |
|
Генерал-полковник
Группа: Проверенные
Сообщений: 889
Статус: Offline
| 
Надо сказать, что вся моя жизнь складывалась так, что общественные и государственные отношения виделись мною прежде всего в отношениях между людьми в нашем поселке. Начиная с детства, мы видели, с одной стороны, бесправие и зависимое положение наемных работников, а с другой стороны, всевластие богатых хозяев, их ведущую роль в поселке, их пренебрежение к людям, работающим по найму.
В формировании жизненных позиций, несомненно, играла роль и обстановка в нашей семье. Я отмечала выше, что подвыпивший отец выражал вслух протест против своего угнетенного положения. Своей зависимостью от хозяев тяготилась и мама, а все мои подруги рассказывали о бедственном положении в их семьях. Я постепенно проникалась сознанием о несправедливости существующей жизни.
Вспоминая прошлое, прихожу к выводу, что трудовой поселок Мстера был в сфере внимания большевиков, в частности осенью 1912 года, когда готовились и проходили выборы в IV Государственную думу.
Сужу об этом сейчас в связи с таким эпизодом. В поселке как-то появился незнакомый нам мужчина, который однажды зашел к нам в дом и долго, за закрытыми дверями, вел беседу с нашим отцом. Смысл беседы теперь ясен, поскольку отец собрал затем нас, несколько малолеток, играющих на улице (мне было тогда 7 лет). От отца мы все получили задание - пробежать все соседние дома и прокричать взрослым: "Голосуйте за список N 6". При этом предупредил, что мы не должны попадаться на глаза уряднику Кузьме, квартировавшему невдалеке в доме Марии Лисиной.
Значит, в поселке были известны списки в Думу, по которым избирались представители различных социальных слоев и партий. По списку N 6, как узнала я, будучи взрослой, проходили большевики - представители рабочего класса, голосовать за которых и пропагандировал приезжавший в Мстеру мужчина. Каким образом эта работа проводилась среди взрослых, я не знаю, видимо, актив из трудовых людей, среди которых был и мои отец, играл при этом основную роль.
Порученное нам, малолеткам, задание было, конечно, совершенно непродуманным, скажем мы сегодня, никто из нас не понимал его смысла, это была просто детская игра. Но мы с большим энтузиазмом пробежали по всем четырем домам, бывшим в нашем Болотном переулке, по домам на Городской и Нижней улицах.
В одном из домов на Аганькиной горе наша бригада малолетних агитаторов неожиданно натолкнулась на урядника, сбилась с заученного текста и бросилась бежать обратно к нашему дому. Рассказали все отцу, который запретил нашу дальнейшую "работу" и послал играть опять на улицу. Вечером к отцу заявился урядник и заявил, что не допустит распущенности детей. Эпизод не имел последствий, но нагнал на всех много страху.
Мои дальнейшие воспоминания связаны уже с событиями первой мировой войны. Ее практическое проявление сказалось прежде всего на усилении тяжести жизни. Заработки отца сразу упали, не на что было купить даже хлеб, к тому же в местной лавке скоро вообще хлеб перестал продаваться. Не стало мыла, спичек.
Прокормить нашу семью в семь человек было сложнейшей задачей. Мы начали использовать в пище сухой жом, экономили картошку, сушили даже картофельные очистки и пили с ними чай. В этих сложных условиях я, девятилетняя девочка, приняла предложение моей подруги Анфисы Новоселовой пойти в деревни, расположенные за рекой, чтобы просить у крестьян милостыню.
Русский народ жалостлив, и люди подавали нам картошку и куски хлеба. Дома меня встретили как героя, но ходить больше за подаянием я не стала, даже в моем небольшом возрасте занятие это вызывало у меня внутренний протест, вполне обоснованный стыд. Но то, что было, из жизни уже не выкинешь.
Весть о свержении царя, о Февральской революции в Петрограде дошла до поселка Мстера ранней весной 1917 года. Люди встретили это событие как-то настороженно, никаких общественных проявлений не было.
Но все считали, что мучительная для всех мировая война должна скоро закончиться, а продовольственное положение обязательно будет улучшено. В свои двенадцать я все же понимала, что в стране происходит что-то очень важное, что надо ждать каких-то изменений, хотя на деле в Мстере оставалось все по-прежнему.
А зато известие об Октябрьской революции 1917 года всколыхнуло народ. В селе прошли митинги, собрания, на которых говорилось, что теперь действительно начнется совершенно новая жизнь.
Я, двенадцатилетняя девочка, помню только массовость этих собраний и их общий настрой. Теперь я могу утверждать, что влияние большевиков в Мстере стало чувствоваться уже реально. В частности, в дальнейшем я узнала, что перед революцией в селе жил большевик, бывший питерский рабочий Федоров. Он был вторым мужем моей тетки Анны Алексеевны Мосеевой.
Несомненно, что он был одним из тех, кто сплачивал вокруг себя местных рабочих, которые, полагать надо, и являлись организаторами митингов. (Об установлении Советской власти в Мстере была написана в 1930 году книга, авторами которой являются Н. П. Рождественский, Н. Ф. Клевакин, И. М. Захаров, Сергиевский, Круковский.)
Однако вопрос о Советах как новой революционной форме власти решался в Мстере явно непоследовательно. Власть в поселке продолжала оставаться в руках земской управы и ее органа - земского управления. Оно помещалось в доме напротив единоверческой церкви, что была на границе с микрорайоном Мстеры, называемым Барско-Татаровым.
Председателем земской управы был Иван Евлампиевич Протасьев, жил он в Барско-Татарове, в одном из флигелей Голышевской дачи. Каждое утро этот местный управляющий уезжал в Вязники на тройке резвых лошадей, впряженных в черный тарантас. Колокольчик громко звенел на дуге коренника, весь выезд имел для нас какой-то торжественный характер.
Повсеместное установление в стране власти Советов не могло все же пройти мимо Мстеры. В феврале 1918 года в поселке состоялось всенародное собрание, на котором обсуждался вопрос о форме местной власти. Проводили собрание представители города Вязников. Знаю только из протокола, с которым ознакомилась в последующем, что секретарем собрания был местный учитель Николай Петрович Рождественский.
В моей памяти сохранилась общая картина собрания: выжидательная позиция бедноты и подавляющее влияние местных богатеев, таких, как семья Модоровых, Панкратовых, Козловых и других. Особенно активно против власти Советов выступал художник Федор Александрович Модоров.
Антисоветская сплоченность богатеев и привела к тому, что собрание приняло решение оставить в качестве местной власти земскую управу и волостное управление. Эта форма власти и оставалась в силе до мая 1919 года, причем беднота никакого улучшения своей жизни не чувствовала.
В это время, видимо, сказалось решающее влияние на события в Мстере вязниковских большевиков. Где-то в конце мая 1919 года в поселке состоялась демонстрация в целях установления власти Советов. Примерное время этого собрания я вывожу из того факта, что все мы, ребята, участвующие в демонстрации, были босиком и шли в первых рядах колонны.
Мне тогда было уже четырнадцать лет, и некоторые подробности демонстрации сохранились в памяти. Колонна была довольно многочисленная, и впереди нее несли красный флаг с надписью: "Вся власть Советам". Участники демонстрации пели революционные песни, в частности "Вихри враждебные веют над нами...". Так дошли до дома Ивана Евлампиевича Протасьева.
Незнакомый мне мужчина вышел вперед и потребовал, чтобы председатель земской управы появился перед народом. Из дома вышла жена председателя Александра Федоровна и заявила, что Протасьева нет. Стало ясно, что, зная о решимости селян, он поспешил скрыться. Демонстранты приняли решение учредить в Мстере Советскую власть, которая во всем должна выражать интересы трудового народа. Первым председателем местного Совета стал упомянутый выше большевик Федоров. Кстати, членом Совета был избран и мой отец, хотя он был абсолютно безграмотным.
Об описанной демонстрации у меня сохранилось и следующее воспоминание: когда народ стоял у дома, мы, группа ребят, залезли на балкон и через него вошли в кухню. Увиденное здесь потрясло нас - весь кухонный стол был заставлен пирогами и ватрушками, видимо, хозяева готовились к встрече каких- то именитых гостей.
Мы же в течение трех месяцев не получали свой мизерный хлебный паек, черный хлеб был в это время для нас великой роскошью. Вошедший на кухню мужчина из группы демонстрантов проговорил: "Видите, ребята, как живут богатые, берите эти пироги себе". Повторять дважды это заманчивое предложение было не надо. Мы вмиг разобрали вкусное богатство и бегом понесли его в свои дома.
В дальнейшем, будучи уже взрослой, я обдумывала тот эпизод и пришла к выводу, что голодные ребята были вправе провести революционную экспроприацию и, следовательно, совесть наша должна быть чиста.
Первый председатель Совета Федоров работал на этом посту недолго. Очень скоро он ушел из жизни по болезни, и его место занял также большевик, местный ремесленник Николай Степанович Удонов. При нем и развернулась борьба за реальное утверждение Советской власти.
Дело в том, что в Мстерский Совет были избраны и местные богатеи. Это все те же Модоров, Панкратов, Цепков и другие. Трудно было беднякам сразу отстранить от власти людей, которые так долго хозяйничали в поселке. Сказались, конечно, длительная зависимость, политическая неопытность простого народа.
Зимой 1918 года произошло важное событие в нашей школьной жизни. В класс явился директор со священником, который преподавал у нас закон божий, и объявил, что на классных занятиях этот предмет изучаться не будет более, а всем ученикам следует ходить для получения знаний к отцу Сергию на дом. Это был своеобразный ход не подчиниться закону центральной Советской власти об отделении школы от церкви.
Привыкшие повиноваться школьному начальству, мы начали приходить в дом к священнику, но занятия в домашних условиях никто не контролировал, начались пропуски, а вскоре я вообще перестала их посещать.
Кончились занятия на дому у отца Сергия большим скандалом. На пасхальной неделе на печке в доме священника стояло тесто для куличей. Пришедший на занятия по закону божию Васька Егорычев насыпал в это тесто нюхательный табак. Разъяренный священник обрушился на учеников с руганью, после чего отменил все занятия. Больше к священному писанию мы уже не возвращались.
1918 год вспоминается еще одним событием. В поселок был прислан в качестве комиссара Петр Павлов. Это был высокий, красивый мужчина, носивший бекешу, галифе и хромовые сапоги. О его комиссарских обязанностях я ничего не знаю, но держался он всегда высокомерно. Комиссар быстро завел романы с дочками местных богатеев, перессорив поэтому их между собой.
Особенностью комиссара было то, что очень часто он к вечеру заходил к Прасковье Кисляковой, жившей рядом с нашим домом. Та гадала ему на картах, за что получала большой ломоть хлеба. Была Кислякова женщиной доброй и делила заработанный хлеб между нами, ребятами.
Мы поэтому всегда караулили приход комиссара, зная, что получим свой кусочек. Это было важно, поскольку жить становилось все труднее - есть было просто нечего. Я продолжала учиться, в школе горела небольшая электрическая лампочка, при свете которой мы делали уроки. Дома электричества не было, вся наша семья вечером сидела при коптилке.
Начало 1919 года знаменовалось для нашей семьи настоящим голодом. Купить хлеб даже у спекулянтов стало невозможно. Некоторые жители поселка решили отправиться за хлебом в Поволжье, где, по слухам, хлеба было еще достаточно. В этот вояж вместе с односельчанами поехала и наша мама. Испытав на себе все муки длительной дороги, мстерцы добрались до Саратовской губернии, где сумели закупить муку.
Обратная дорога загруженных мстерцев была еще мучительней. Мамины рассказы об этой поездке вызывали просто ужас. Но вернулась мама с победой - она привезла нам около двух пудов муки. Это было великое счастье, и какое-то время мы ели настоящий хлеб.
Спасаясь от голода, наши родители приняли рискованный план перебраться в Поволжье всей семьей. Решение это было очень непростым - надо было бросить насиженное родное место, свой дом и отправиться в неизвестность. Но голод, забота о детях заставили родителей решиться на все предстоящие дорожные и иные муки. Ранней весной 1919 года мы тронулись в путь. Это была настоящая семейная эпопея, о которой расскажу более подробно.
(продолжение ниже)
|
| |
| |
| Варвара | Дата: Пятница, 16.02.2018, 10:22 | Сообщение # 3 |
|
Генерал-полковник
Группа: Проверенные
Сообщений: 889
Статус: Offline
| 
Для нового жительства мы наметили Вольский уезд Саратовской губернии, куда мама ездила за хлебом. Там, кстати, уже обосновались некоторые жители Мстеры, в частности булочник Тюлин.
В нашей дорожной семейной команде, кроме родителей, было пятеро детей, причем двоим - Константину и Андрею - было менее десяти лет. Сборы в дорогу были недолги, нужные вещи сложили в несколько мешков, заколотили свой отчий дом, выправили все формальные бумаги. Сложным было то, что мы располагали небольшими деньгами, а это значило, что все дорожные расходы должны были быть очень скромными. Итак, мы двинулись в путь.
На железнодорожной станции Мстера мы сели в поезд и довольно быстро доехали до Москвы. Столица оставила тяжелое впечатление: какая-то серая, малолюдная, безрадостная. С Курского вокзала перебрались на телеге на Казанский и купили билеты на поезд, следующий в Саратов.
Состав состоял из товарных вагонов, в которых стояли железные печки, но их уже не топили. Народу в вагоне масса, кругом мешочники, спекулянты, нам трудно ориентироваться. В одном из вагонов мы забились в уголок и сидели так до станции Ртищево, куда прибыли уже под вечер. Там объявили, что поезд дальше не пойдет, народ стал вылезать из вагонов, а куда нам с мешками и малыми детьми? Отец вскоре вернулся, ничего не узнав, как двигаться дальше. Сидим в пустом вагоне и дружно плачем.
Неожиданно в вагон заглянул красноармеец, видимо, из железнодорожных войск. Узнав о нашем горе, велел не выходить из вагона, а вскоре нас прицепили к составу и довезли до станции Аткарск - нужной нам станции. Здесь мы уже более спокойно перешли на поезд, который высадил нас на конечном нашем железнодорожном пути - станции Нессельроде. Отец пошел в ближайшее село и стал договариваться, чтобы нас гужевым транспортом привезли в село Балтайка, где уже жили мстерские земляки, где и мы хотели обосноваться.
Однако крестьянин, с которым договаривался отец, узнав, что имеет дело с сапожником, просил его временно остаться в деревне и поработать у них. Отец согласился, и почти месяц мы приобщались к саратовскому климату и местным порядкам. А затем нас отвезли в село Осановка, которое располагалось за три километра от села Балтайка, так что мы могли легко общаться с мстерскими земляками.
Устроились для житья у дедушки Ефима Дудникова и начали осваивать свое новое местожительство. В доме дедушки жили еще его родственники, но дом был большой, никто друг другу не мешал, все мы жили очень дружно.
Особенностью нашей жизни было прежде всего то, что село Осановка было мордовское, говорили там на незнакомом нам мордовском языке, отличной была и культура населения. Но главное состояло в том, что никакого антагонизма между русским и мордовским народом не было.
Традиции дружбы народов здесь были давние, а Советская власть тем более способствовала межнациональной общности. Кстати, все члены нашей семьи очень быстро стали понимать мордовский язык, а дети, Костя и Ваня, научились даже говорить по-мордовски.
Жила семья в основном за счет сапожного ремесла отца. Работой он был всегда загружен, а получал за это в основном натурой: мукой, картошкой, пшеном, так что наше голодное прежнее существование закончилось. Подбрасывал кое-что из продовольствия и дедушка Ефим, поскольку наш брат Ваня все время работал с дедушкой в поле на лошади.
В селе была начальная школа, в которой преподавание велось на русском языке, поскольку в то время мордовский народ не имел еще своей письменности. Учительница этой школы выступила организатором школьной самодеятельности, в которой я принимала участие.
Кстати, я продолжала учиться, ходила за три километра в село Балтайка, в котором была школа второй ступени. В зимнее время я снимала в этом селе квартиру и домой ходила нечасто.
Так вот, художественная самодеятельность в селе Осановка имела широкий успех. Мы разыгрывали небольшие пьески, очень актуальные для того времени. В них разоблачались мироеды-кулаки, показывали героизм Красной Армии, ведущей борьбу с белогвардейцами. Революционное чутье учительницы было просто удивительное. Играли пьесы мы прямо в школе для всего села. Для этого выделялся самый большой класс, который всегда был заполнен крестьянами.
Женщины села, независимо от возраста, носили широкую длинную юбку, кофту и фартук. В праздничные дни одежда оставалась такой же, только имела красивую отделку.
Существовал обычай, при котором парень должен был украсть девушку, на которой решил жениться. Родители девушки могли вытребовать ее обратно в том случае, если девушка отвергала парня, укравшего ее. Если все стороны были согласны, игралась свадьба.
Особый ритуал проводился в праздник Пасхи. После обедни жители отправлялись на кладбище, где пили и ели. При этом считалось, что умершие вместе с живыми отмечают Пасху.
Некоторые ограничения и местные обычаи касались женщин. Например, сноха при свекре не должна была расчесывать волосы или находиться без головного платка.
Национальные традиции Советская власть не стремилась ликвидировать - усилилось лишь взаимодействие с русской культурой, что было естественным в условиях развернувшейся революции.
Летом 1919 года наша семья перебралась на жительство к Лукерии Дудниковой, которая жила только с дочерью, и в ее доме было значительно свободнее, чем в доме дедушки Ефима.
Очень тесно мы общались и с приехавшими в деревню еще раньше нас мстерскими земляками. Это была тетка Авдотья со своей семьей из деревни Раменье, что рядом с Мстерой. В этой семье вскоре по приезде умер внук Авдотьи Осип. В дороге он заразился тифом и был похоронен в мордовской земле. Это горе тесно сплотило наши семьи, мы жили как родные.
Социалистическая революция развивалась между тем и в деревне, в частности, в мордовских краях. В деревне Осановка появился страж советских законов - вооруженный милиционер, а вскоре образовался и начал активно себя проявлять комитет бедноты. С помощью этого комитета начал действовать и прибывший в деревню продовольственный отряд, имевший целью изъять местные излишки хлеба для голодающего населения в центральных городах.
Процедура эта проходила очень болезненно, чему я являюсь свидетелем. К тому же начальник продотряда (мы звали его дядя Коля) поселился в нашем доме и неоднократно разъяснял нам обстановку в стране, трудности в деятельности продотряда.
Комитет бедноты совместно с продотрядом провел в деревне общее собрание крестьян, на котором решали, кто должен сдать хлеб и его количество. Собрание, на котором я присутствовала, проходило очень бурно. Выступавших было очень много.
Кулацкая прослойка деревни резко возражала против сдачи хлеба не за деньги, а за простые расписки, причем кулаки старались повести за собой и середняцкую часть населения деревни. Только твердость начальника продотряда, поддержанного бедняками, привела к тому, что в конечном итоге определили те хозяйства, которые должны сдать зерно, и указали размеры сдачи.
Это собрание стоило начальнику продотряда жизни. В ту же ночь кулаки подкараулили его и зверски убили. Опознали истерзанный труп только по шинели и буденновке, которые носил дядя Коля.
Вскоре в деревню был прислан новый начальник продотряда. Намеченный к сдаче хлеб собрали и вывезли. При этом были проведены обыски, при которых обнаруживали спрятанный хлеб.
Новый начальник продотряда дядя Вася также остановился у нас и много рассказывал о той борьбе, которую кулаки ведут против революции. Все это расширяло мое мировоззрение, убеждало в справедливой сущности Советской власти.
Наша семья по-прежнему оставалась в своей основе стихийно-атеистической. К религии ни родители, ни мы, дети, так и не приобщились. А я получила возможность еще раз увидеть жизнь церковников изнутри. Речь идет о том, что моя сестра Мария нанялась прислугой к священнику местной православной церкви отцу Ивану.
Жил он с женой, детей не было, оба были преклонного возраста. Я часто помогала Марии убирать дом священника. Меня удивило, что простые продукты, которые он получал в большом количестве от различной церковной службы, шли на корм скоту. Себе священник оставлял самое ценное: мед, масло, яйца и др. Ничего "святого" в его личной жизни не соблюдалось.
В мордовском селе мы прожили полтора года. В наступившем 1920 году отец с матерью решили вернуться в родные мстерские земли. Особенно тосковал по дому отец, частенько повторявший: "Пора, пора ехать домой". В конце мая мы собрали свои немудреные пожитки, тепло простились с людьми, приютившими нас и проявившими тем самым коллективизм, свойственный всем народам, проживавшим на территории России, и отправились в обратный путь.
Теперь его маршрут был проще. От железнодорожной станции Нессельроде нужно было поездом добраться до Вольска, там сесть на пароход и по Волге плыть до Нижнего Новгорода, откуда уже недалеко и до Мстеры. Но трудностей в пути и теперь оказалось предостаточно. Чтобы получить билеты до Вольска, отец целую неделю шил обувь начальнику станции Нессельроде, и вся семья жила в то время в очень стесненных условиях.
В Вольске достать билет на пароход было просто невозможно - масса народа с мешками и ящиками заполняла всю пристань. Только с помощью военного коменданта, попасть к которому была проблема, мы сумели купить билеты в четвертый класс большого колесного парохода и вскоре сидели все кучкой в каком-то очень грязном отсеке нижней палубы.
Но так или иначе мы ехали домой, и окружающие условия переносились уже легче. Выдержав еще один штурм за железнодорожными билетами в Нижнем Новгороде, мы вскоре погрузились в теплушку и с волнением наблюдали, как подъезжаем к Вязникам.
На станции Вязники нас встретила на своей лошади мамина сноха тетка Анна. Сейчас я уже не помню, каким образом она узнала о нашем приезде, но радость встречи была безмерной. Мы погрузились в телегу и вскоре оказались в деревне Старыгино, где родилась и провела свои молодые годы мама.
Старыгино было значительно ближе от станции Вязники, нежели Мстера. Первые дни пребывания в Старыгино мы приводили себя в санитарное состояние, в длительной дороге вся семья сильно завшивела, и нам стоило большого труда освободиться от этой неприятной напасти.
Но вот уже все приготовлено к последнему броску в долгожданную Мстеру. Последний переезд в телеге, и мы со слезами радости выгружаемся у своего заколоченного дома, тепло приветствуемые всеми соседями. С дверей и окон быстро отбиты доски, и мы, наконец, вновь входим в свое родное гнездо.
(продолжение ниже)
|
| |
| |
| Варвара | Дата: Пятница, 16.02.2018, 10:30 | Сообщение # 4 |
|
Генерал-полковник
Группа: Проверенные
Сообщений: 889
Статус: Offline
| на фото: Митинг в посаде Мстёра,посвящённый дню кооперации и 4-й годовщине конституции СССР 1928 г. Фото И. И. Щадрин
А в ближайшие дни снова началась наша трудовая жизнь. Отец продолжал работу в сапожной артели, а мама и сестра Мария начали вышивать гладью на прежних хозяев. Я принимала участие в их работе периодически, так как с осени продолжила учебу в школе, которая теперь стала называться "Единая трудовая школа II ступени". Обучались в школе совместно девочки и мальчики. Поскольку в мордовском селе я не прекращала учебу, в Мстере я попала, к великой своей радости, в свой прежний класс и оказалась в знакомой ученической семье.
Особой проблемой школьной жизни был вопрос о создании и роли комсомольской организации. В его решении мы ясно видим сейчас политическую незрелость самой молодежи, явную слабость в работе с молодежью местной большевистской организации. В то же время просматривается определенное политическое жизненное чутье, которое проявляли мы, дети бедняков, в понимании исторических событий, в определении своего поведения, своих конкретных задач.
Теперь мы знаем, что осенью 1918 года в Москве состоялся I Всероссийский съезд рабочей и крестьянской молодежи, провозгласивший создание Российского Коммунистического Союза Молодежи. В стране была создана молодежная организация как активная преобразующая сила, помощник и резерв партии рабочего класса.
2 октября 1920 года состоялся III съезд РКСМ, на котором выступил В. И. Ленин с речью "Задачи союзов молодежи". В ней вождь партии поставил перед молодежью задачу "учиться коммунизму". Это означало, что молодежь всю свою деятельность должна связывать с практикой строительства новой социалистической жизни, с политикой коммунистической партии.
Эти общие принципиальные задачи, разъяснил В. И. Ленин, предполагают массу конкретных задач, касающихся труда, учебы, быта, культуры и морали молодежи. Мы в своей российской деревенской глубинке о событиях в Москве знали только понаслышке, детальной проработки речи В. И. Ленина с нами никто не проводил, часто до всего мы доходили своим умом.
Но мы знали, что по всей стране создаются комсомольские организации, не всегда вдумываясь, правда, в сущность самого названия - "комсомол". Мы остро чувствовали необходимость сплочения местной школьной молодежи в определенную организацию.
Пока бедняцкая часть учащейся молодежи раздумывала относительно необходимости своего объединения, инициативу такого объединения перехватили дети имущих слоев Мстеры, провозгласившие создание в школе комсомольской ячейки. Возглавил ее Николай Мумриков, отец которого владел пароходом-буксиром и иконописной мастерской. В руководящее бюро комсомольской ячейки вошли дети и других местных богатеев: Панкратова, Кибиреева, Балакина, Цепкова и других. Имущественное разделение ребят всегда проявлялось в школьной жизни, сказалось оно и теперь при создании руководства комсомольской организации.
Захватившие руководство ребята не отталкивали от организации нас, детей бедняков. Мы тоже вошли в организацию, но решающего слова не имели ни по одному вопросу. Мы, в частности, настаивали на том, что комсомольцы должны проявлять себя в каких-то общественно значимых делах, имея в виду хотя бы наведение чистоты и порядка на улице, помощь многодетным семьям. Но все эти вопросы отметались существующим комсомольским руководством, которое всю работу строило на организации всевозможных вечеров и танцев.
При этом элита появлялась одетой в добротную одежду, сытая, веселая, а мы - представители "черной кости", одетые обычно в простую хлопчатобумажную форму, чувствовали себя крайне неуютно. При этом в нашу сторону летели всякие колкости. Особенно старались унизить меня. Используя на вечерах почту (известная молодежная игра), посылали мне всякие гадости, называли побирушкой, голодранкой, рвущейся в правители.
Зная авторов этих записок, я отправила на одном из вечеров по почте ответное письмо, в котором дала резкий отпор буржуазным наглецам (так я их называла). Мою сторону в отношении личных взаимоотношений поддержали мои товарищи Вася Зимин, Алеша Купчихин и многие другие. Так оформился резкий водораздел между сынками местных богатеев и нами, представителями детей простого трудового народа.
Но главным в нашем молодежном конфликте были, конечно, не личные взаимоотношения, а вопросы по существу комсомольской работы.
Именно это послужило тому, что в конечном итоге мы создали свою новую комсомольскую организацию. При этом наше стремление по-новому строить комсомольскую работу поддержали и некоторые ребята, обучавшиеся в школе художников, руководил которой Федор Модоров, откровенно игнорирующий ребят из бедных семей. Школа эта официально называлась коммуной, хотя ничего коммунистического в организации школы не было.
Свои отношения с формально существующей комсомольской организацией мы вскоре изложили секретарю волостного комитета коммунистической партии Удонову Н. С. Он поддержал наше стремление выделиться в новую комсомольскую организацию, после чего мы начали действовать более решительно. Сложилось ядро новой организации, в которой были ученики школы II ступени, ученики школы художников и некоторые ребята из ближайшей деревни Подъелово.
Помню таких товарищей: Лену Артемьеву, Дусю Дикареву, Валю Зимина, Алешу Шадрина, Сережу и Сашу Беловых, Фаину Овчинникову, Ваню и Сашу Курбатовых, Ваню Преснякова, Сашу Титову. Руководил же всей нашей организацией Алеша Купчихин, его мы называли своим секретарем. С комсомольской ячейкой, где у руководства стояли дети богатеев, мы первое время имели некоторые организационные связи, а затем вообще перестали с ней общаться. Эта организация постепенно теряла свое значение, а в дальнейшем вообще сошла на нет.
А наша организация все более развертывала свою практическую работу. Весной 1921 года мы посадили деревья во дворе вновь отстроенной поселковой больницы, обязательно участвовали во всех проводимых воскресниках, пилили дрова для общественных учреждении, носили кирпичи, ходили расчищать железнодорожные пути на станции Мстера. С нами все больше стали считаться местные власти. Помню, что судьей в Мстере в то время был Иван Павлович Колесов, начальником милиции прислан Кузнецов.
Серьезное отношение к мстерскому комсомолу проявилось, в частности, и в том, что нам разрешили широко использовать клуб, который открыли в национализированном доме фабриканта Крестьянинова В. С.
Здесь мы развернули художественную самодеятельность, которая явилась важной формой нашей комсомольской работы. Особенно активно проявлял себя коллектив "Синяя блуза". Все члены коллектива были одеты в синие рабочие комбинезоны и играли небольшие сценки из местной жизни, живо воспринимаемые зрителями, поскольку выбирался всегда актуальный сюжет, часто с юмором, собственным текстом, который старались по возможности и рифмовать.
Работа "Синей блузы" была по-настоящему творческой и интересной. Все участники коллектива старались внести в тексты и постановку свою лепту, работа захватывала, сплачивала нас, воодушевляла на учебу и творчество. Мы выступали не только в Мстере, но и в деревнях Пустынь, Рыло, Подъелово, Круглицы, Добрицы, Акиншено, Черноморье, Яблонцы.
Поскольку я считалась наиболее грамотной, мне приходилось быть и артисткой, и режиссером, и автором текста. Мало того - наши выступления в дни революционных праздников начинались обычно с небольшого политического доклада, который поручали также сделать мне. Так что работы у меня было много, но работа эта приносила большое удовольствие. А наша комсомольская организация приобрела огромный авторитет.
При этом мы постоянно искали новые формы работы, так при клубе организовали библиотеку. Комсомольцы принесли для библиотеки много собственных книг, но еще больше мы собрали в поселке, ходили по домам, разъясняли значение библиотеки. Заведовала библиотекой Маша Козлова, в ее хозяйстве был всегда полный порядок, а книжный фонд пополнялся новыми томами.
Организовали комсомольцы среди рабочих Мстеры и группу по ликвидации неграмотности. На клееночной фабрике я, в частности, вела две таких группы. Рабочие посещали эти занятия с большой охотой.
Мы начали также переписку с матросами балтийского линкора "Марат". Рассказывали им о своих комсомольских делах, они делились некоторыми событиями из своей флотской жизни. Для моряков мы собрали большую библиотеку и послали им, получив в ответ огромную благодарность.
В 1922 году скоропостижно умер наш отец. Материальное положение в семье сразу ухудшилось, и нам, его детям, нужно было вплотную думать о хлебе насущном. Мне пришлось уделять время, чтобы помогать маме вышивать гладью на хозяев, брата Ваню устроили учеником на кожевенный завод, а брата Константина в кузницу Шолина.
В дальнейшем мама, братья Костя и Андрюша устроились работать на клееночную фабрику. Оба брата были уже в то время комсомольцами и включились в работу нашей молодежной организации.
Осенью 1922 года директор нашей школы Михаил Павлович Феофанов предложил мне организовать в школе пионерский отряд, чтобы занять ребят после школы чем-то полезным.
На мои доводы, что я не справлюсь, что работа с ребятами трудная и совершенно неизвестная, Михаил Павлович повторял: "Начни и сама увидишь, чем и как надо будет заниматься". Отказываться далее было неудобно, так я и стала пионервожатой.
Своеобразным Домом пионеров стал национализированный особняк Елены Степановны Козловой - снохи бывшей хозяйки клееночной фабрики. Дом был только что построен, стоял совершенно пустой.
О создании пионерского отряда стало известно в школе, и первой записываться в пионеры пришла Нина Горелова, ученица начальных классов. В первый же день она привела в Дом пионеров еще несколько своих подруг, с которыми мы осмотрели весь дом и обнаружили в кладовой много оберточной бумаги, видимо от мебели, которую недавно закупила хозяйка и успела увезти в другое место. Бумага в то время была дефицитом, и мы начали разглаживать ее утюгом для наших нужд, в частности для рисования. Этот вид занятий я наметила себе сразу.
На следующий день пришла только одна Нина, поскольку многие родители запретили своим детям быть пионерами, так что первое время мне пришлось вести длительные разговоры с родителями, разъясняя им, что дети будут заняты рисованием, чтением, разучиванием стихов, прогулками в лес. К разъяснительной работе о пользе пионерского отряда подключились наши комсомольцы, так что рождение пионерии, наконец, состоялось в Мстере.
С пионерами я подготовила небольшой концерт, на который мы пригласили их родителей. Все прошло очень хорошо, и пионерская работа начала развиваться. Из красной кофты с белыми горошинами мы вырезали несколько пионерских галстуков и одели их юным активистам. Это еще более усилило тягу ребят вступить в пионеры.
К зиме для пионеров привезли киноаппаратуру, что произвело настоящий фурор не только среди моих малышей, но и нас, комсомольцев. В одной из комнат Дома пионеров мы поставили с трудом собранные скамейки, на которых размещались зрители.
Для показа фильмов нужно было крутить ручку аппарата, что с удовольствием делали по очереди и пионеры, и комсомольцы. Пионеры разучили несколько революционных песен, устроили выставку своих рисунков, помогали многодетным семьям нянчить ребят. Периодически проводили свои сборы с различной тематикой, так что пионерская работа завоевывала все больший авторитет.
И вот мне поручают уже другую важную работу. Волостной комитет партии дает мне задание организовать работу среди женщин. Замечу в этой связи, что Советская власть сразу старалась оказывать положительное воздействие на все стороны народной жизни. А Вязники и его близлежащие районы являлись "текстильным краем", где работало много женщин и была масса жизненных специфических женских проблем. Хорошо зная это, я сразу включилась в работу этого участка.
Прежде всего занялась сколачиванием женского актива. В него постепенно вошли Аннушка Бугрова, Ольга Комарова, Клавдия Захарова, сестры Юразовы, А. Большакова и другие. Начали мы с того, что ознакомились с условиями работы на мстерских предприятиях, взяли на учет многодетные семьи.
Внимательно осмотрели женские палаты в больнице, побеседовали с лечащими врачами, поинтересовались работой больничной кухни. По всем вопросам высказали свои замечания.
Подняли вопрос о необходимости иметь в поселке ясли и детский сад. Привлекли комсомольцев для шитья пеленок для яслей, которые вскоре должны были открыться. А для детского сада комсомольцы начали делать немудреные столы и скамейки.
Ясли мы открыли в доме Голышева на Песочной улице, а детский сад разместили наверху богадельни, что была напротив Ивановской церкви. Затем детский сад перевели в бывший дом Сенькова. За исправной работой этих детских учреждений внимательно наблюдали женщины-активистки. В дальнейшем по их инициативе была открыта женская консультация. Преимущества Советской власти сказывались все более и более.
Летом 1923 года произошло важное событие в моей жизни. Я окончила школу II ступени, что значительно укрепило и мое общественное положение. С нового учебного года меня определили учительницей в младшие классы I ступени, но вскоре перевели заведующей детским садом. Теперь я стала получать уже зарплату, что имело большое значение для нашей семьи.
Детский сад первый год своей работы был на бюджете местного волостного исполкома, а с 1924 года его финансировал уже районный отдел народного образования, он влился в общую систему официальных государственных органов.
Вспоминая пережитое, хочу выделить одно курьезное событие, касающееся нашей комсомольской борьбы с религиозными традициями, в частности, с процессом отпевания в церкви умершего.
Летом 1923 года неожиданно умерла наша комсомолка Дуся Дикарева. Родителей у нее к этому времени уже не было, жила она со своим братом Николаем, членом партии с 1918 года. И вот наши горячие комсомольские головы, поддержанные ее братом, решили похоронить ее по-коммунистически, без отпевания в церкви. Мы тем самым ломали устоявшиеся житейские традиции и вызывали неоднозначные оценки населения. Однако мы осуществили задуманное.
Так вот после этого в поселке пошли слухи, что Дуся по ночам выходит из могилы и просит отпеть ее в церкви. Люди указывали на конкретные места, где они встречали Дусю в белом одеянии, а к своему брату она вошла вечером в баню, когда он мылся, и проговорила: "Николай, отпой меня". Пока брат одевался, чтобы схватить "привидение", его и след простыл. Комсомольцы организовали засаду...
В первую же ночь нашей засады из церковных ворот вышло "привидение" и, увидя комсомольцев, кинулось бежать. Комсомольцы бросились вслед и вскоре задержали молодую женщину, оказавшуюся монашкой, покрытой простыней.
Несмотря на ее просьбы простить ее "шутку" и отпустить с миром, ее привели в волостной исполком, а утром показывали любознательному народу. Монашка плакала и объясняла все стремлением поддержать у населения веру в бога. Это событие имело большой резонанс - авторитет комсомольцев значительно вырос.
Другим проявлением твердости духа комсомольцев было выполнение декрета Советской власти относительно изъятия церковных ценностей для нужд голодающего народа. Мера эта была вынужденная, страна нуждалась в средствах, чтобы купить за границей необходимый хлеб для населения. В поселке была создана комиссия, в состав которой была включена и я, чтобы провести изъятие соответствующих ценностей.
Члены комиссии (председатель комиссии Бакулов Ф.) явились в поселковый собор и потребовали сдать имеющиеся ритуальные ценности. После очень неприятных разговоров священник был вынужден их сдать. Составили список. В него вошли две золотые чаши, позолоченные серебряные ложки, ризы с жемчугом и бриллиантами. Все было заактировано и в дальнейшем передано в центр.
Другим событием в этом же плане было снятие большого соборного колокола, в котором содержалось 80% серебра для чистоты звучания. Руководил этой ответственной операцией Василий Собашников, приехавший из Вязников.
Специальная команда из мужчин готовила необходимое для этого приспособление, а мы, комсомольцы, окружили собор тесным кольцом оцепления, поскольку со стороны населения, находящегося длительный период под сильным влиянием церковников, могли быть различные негативные проявления.
В процессе снятия колокола произошел неприятный инцидент: подготовленное приспособление не выдержало большого веса колокола, и он, ломая лестничные ступени колокольни, рухнул прямо на паперть собора. Произошло волнение собравшегося народа, и только выдержка и твердость комсомольцев предотвратили возможное нарушение законного порядка.
Следующим мероприятием, разоблачающим церковников, стало вскрытие двенадцати гробниц, имеющихся в соборе. Их преподносили народу как хранилище нетленных мощей князей Ромадановских, которым когда-то принадлежала Мстера. Для вскрытия была создана комиссия, в которую вошли, кроме советско-партийных работников, священнослужители и врачи Архангельский В. А. и Борохович С. О. В комиссию включили также несколько представителей трудящихся, в том числе и меня.
Вскрытие гробниц обернулось полным конфузом для церковников, поскольку никаких зримых человеческих мощей не было. В одной гробнице обнаружили кости ноги лошади, в другой - голеностопный сустав ребенка, в третьей - локтевой сустав женщины и тому подобное.
На прямой вопрос священнослужителям: "Какие же это мощи?" - последовал хитрый ответ: "Князей Ромадановских привозили изрубленных в боях и поэтому клали в гробницы все, что попадало под руку". Ответ этот вызывал смех у всех жителей поселка.
Комсомольцы нашли повод для разоблачения аморального поведения священника села Барско-Татарово отца Ивана. Этот божий служитель пил и однажды осенью был обнаружен мертвецки пьяным в одном из оврагов около местной больницы. Комсомольцы выстригли ему половину головы, половину усов и бороды. Среди церковников разразился скандал, священник стал посмешищем всего народа. Церковное начальство спешно перевело пьяницу в какое-то другое место.
(продолжение ниже)
|
| |
| |
| Варвара | Дата: Пятница, 16.02.2018, 10:38 | Сообщение # 5 |
|
Генерал-полковник
Группа: Проверенные
Сообщений: 889
Статус: Offline
| На фото: Детский сад ф-ки им.Дзержинского.1940-е годы.
Прерву свое повествование следующим рассуждением. Сейчас, вспоминая пережитое, ловлю себя на мысли: а все ли мы, комсомольцы Мстеры, делали правильно, приносили ли мы пользу общему делу строительства новой жизни? И ответ на этот вопрос всегда однозначен: да, мы были уверены в правоте своих действий, мы сознательно поддерживали все без исключения мероприятия Советской власти, все призывы Коммунистической партии, ибо мы воочию видели положительные результаты перестройки человеческих отношений, понимали, как трудно идет этот процесс.
Наше образование не позволяло нам видеть далекие горизонты развития общества, но вера в светлое будущее никогда не покидала нас, напротив, воодушевляла на практическую работу. И наш энтузиазм широко использовали советские и партийные органы. Мне, в частности, пришлось быть и уполномоченной по хлебозаготовкам, и пропагандистом по мобилизации финансовых средств для государства, и организатором по выборам сельсоветов, и контролером работы кооперативов, мельниц, других важных объектов.
О некоторых случаях при выполнении этих поручении я продолжу свое изложение. Зимой 1920 года меня и двух моих подруг - Дусю Дикареву и Лену Артемичеву послали помогать финагенту собирать денежные средства в деревню Раменье. Называлось это в то время - мобилизация средств для Советской власти. Проводилось это по мере острой необходимости, четкой периодичности не было.
На все крестьянские хозяйства сельсовет заранее начислял определенную сумму денег, причем упор при этом делался на зажиточные кулацкие хозяйства. Решение о сдаче денег принималось обычно на общем собрании всех крестьян определенной деревни, но в любом случае собрать деньги, причитающиеся с каждой деревни, было делом непростым, многое зависело от добровольного согласия крестьян, поэтому в помощь местному финансовому работнику и выделялись агитаторы. Такими агитаторами в данном случае и являлись мы, молодые комсомольцы.
После разговора с председателем сельсовета решили до общего собрания провести беседы с крестьянами-бедняками. Стали ходить из дома в дом, горячо объясняя сложность обстановки в стране, и добились того, что бедняки обещали поддержать нас на собрании.
Вечером к крестьянской избе, при свете керосиновой лампы, собрались жители деревни. Я сделала небольшой доклад о значении денежных средств для Советской страны, о значении вклада каждого крестьянина в общее государственное дело.
Сидящие на передней скамейке три кулака в окружении своих сторонников улыбаются, глядя на меня. Чувствую, что готовятся сорвать сбор средств. Вижу, что бедняки, с которыми мы ранее вели разговоры, прячут глаза, молчат. Наступила длительная пауза. Я готова провалиться сквозь землю, опять обращаюсь с предложением начать обсуждение вопроса. Киваю головой тем, от кого жду поддержки.
И вот один смельчак из бедняков громко говорит: "Раз надо, так надо, мы понимаем и согласны". Лед тронулся, начали говорить, поддерживать и другие крестьяне. Кулацкой стороне пришлось согласиться с общим мнением. Денежная ведомость была составлена, крестьяне стали вносить предложенные суммы. Сорвать сбор средств не удалось, хотя выяснилось, что кулацкая агитация сбила с толку многих середняков и бедняков.
Финансовый агент остался до утра в деревне, а мы втроем, радостные, что выполнили свое задание, решили пойти домой, в Мстеру, тем более что до нее было недалеко. Был поздний вечер, и луна освещала дорогу, мы быстро дошли до кожевенного завода, от которого начинался наш поселок. И вдруг в тишине со стороны завода прозвучал выстрел.
Понимая, что стрелять могут только в нас, мы бросились бежать, переведя дух только около волостного исполкома. Там шло еще заседание, было много народа. После нашего рассказа о случившемся секретарь волостного комитета Вася Бухарин и начальник милиции Кузнецов поехали на лошади к кожзаводу и обнаружили на дороге, по которой мы шли, расщепленную от оружейной пули березу. Пуля эта предназначалась нам, но спасла нас стоявшая на пути ее полета береза.
В эту же деревню Раменье меня послали с докладом о X съезде партии, проходившем в начале марта 1921 года. Ненависть кулаков к новой жизни проявилась теперь в стремлении вообще сорвать мое выступление. С этой целью на собрание принесли лампу, не заправленную керосином, лампа потухла, а новую нести не торопились. Но хорошо зная материал своего выступления, я продолжала доклад в темноте, заслужив одобрение собравшихся.
С тех пор мое положение как пропагандиста по политическим темам значительно упрочилось, и мне пришлось обойти целый ряд деревень, причем были различные курьезные случаи. Когда мы с двумя подругами шли в деревню Новоселки, решили сократить дорогу и пройти через овраг, проходивший рядом с деревней. Талая вода находилась еще под снегом, и, не зная этого, мы оказались в глубокой воде и выбрались на сухое место только с помощью подоспевших на наши крики людей из Новоселок.
Политические беседы и доклады среди деревенского населения, как правило, старались различными путями сорвать кулацкие элементы. Делалось это, в частности, и путем различных каверзных вопросов после основного доклада. В деревне Черноморье мне, например, задали ехидный вопрос: "А каким образом растут булки?" Тут же последовал другой вопрос: "А когда картошку сеют?" Понимая сущность вопросов, я старалась отделаться от них шутками, высмеивающими самих поставивших, как им казалось, едкие вопросы.
Но были и очень серьезные ситуации. В деревне Акиншино после моего доклада, который проходил в школе, девочки предупредили нас, что несколько мужчин готовятся избить нас палками. Пришлось спасаться бегством, при этом забежали в лес, в котором заблудились и не могли, как ни хотели, выйти к Мстере. Пришлось в лесу и переночевать, и только утром мы вышли к Жарам, откуда уже знали, как попасть домой.
В конце 1923 года, когда я работала уже заведующей детским садом, наша комсомольская организация столкнулась с фактом, когда пришлось вторгаться и в бытовые отношения односельчан. Однажды к нам пришла прислуга учителя Николая Федоровича Клевакина - старушка лет за семьдесят и рассказала, что в семье Клевакиных она работает с молодости, обслуживала еще дедушку этой семьи.
Доработала прислугой до старости, а теперь она не может уже работать по-прежнему, учитель гонит ее из дома, не дает есть, бьет. А идти ей в другое место просто некуда. Возмущенные комсомольцы решили устроить над Клевакиным показательный общественный суд. Судьей назначили Василия Алексеевича Святова. Я же выступала на суде в качестве защитницы старой женщины.
На общественный суд пришло много народа, т. к. необычное событие заинтересовало всех. Мы выдержали весь ритуал гражданского суда и вынесли обвиняемому общественный выговор, обязали его заботиться о старой служанке их семейства. Наше решение встретило у населения самый положительный отклик.
В то время большую работу во всех сферах жизни проводили активисты- женщины. Во всех низовых звеньях советской системы периодически проходили женские делегатские собрания, обсуждались самые разные вопросы. Женделегатки (так их определяли) сделали очень много для укрепления Советской власти. Женделегаткой являлась и я.
21 января 1924 года наше женское делегатское собрание готовилось к очередному заседанию. Перед открытием собрания из волостного комитета партии прибежал посыльный и передал просьбу секретаря волкома не открывать собрание до его прихода, поскольку из центра пришло чрезвычайное сообщение. Вскоре пришел сам секретарь и объявил печальную весть: умер Владимир Ильич Ленин.
Весь зал замер, мы просто застыли, вынужденные поверить этой страшной вести. Как теперь будем жить? Что нас ждет? Об этом думал каждый присутствующий. А потом зал разразился слезами, возник стихийный митинг, на котором давались клятвы отдать все силы делу, которому отдал всю свою жизнь великий Ленин.
Я и Зина Фадеева заявили здесь же, что мы просим принять нас в ленинскую партию и клянемся работать по предначертаниям Ленина. И эту клятву я сдержала. Меня приняли в партию, и всю свою жизнь я была верна ленинизму.
В конце 1924 года меня назначили представителем Рабоче-крестьянской инспекции Мстерского волостного исполкома. Председателем уездной РКИ был в то время Аверкиев, инструктором РКИ Шишкова Анна Ивановна. Под руководством волостного комитета партии мы проводили очень большую работу. Под особый контроль была взята работа четырех существующих мельниц.
Из них только мстерская была национализирована, остальные три оставались в частных руках. Нас интересовал главный вопрос: все ли поступающее в размол зерно доходит до заказчика в виде муки, существуют ли каналы утечки зерна, как организован процесс размола. Вопросов было много, поскольку махинации с зерном были очень явными.
Тщательному всестороннему контролю мы подвергали работу больницы, детского сада и яслей. По нашему настоянию открыли еще одну детскую консультацию, так называли тогда специализированные детские поликлиники. Воспитателем в яслях работала тогда Нюра Костенина. Очень добросовестная, но молодая малограмотная женщина. Мне пришлось много помогать ей в овладении профессией.
17 февраля 1925 года я вышла замуж за профессионального военного артиллериста Хохлова Федора Афанасьевича, 1901 года рождения. Батарея, в которой он служил, размещалась в городе Ковров. Впервые в Мстере мы, оба коммуниста, не венчались в церкви, а расписались в соответствии с новыми порядками, что послужило в поселке предметом больших пересудов.
Прощалась я с Мстерой с большим волнением. Здесь прошла моя тревожная молодость, здесь было столько пережито. Очень тепло меня проводили дорогие подруги, для меня началась семейная жизнь.
Жизнь эта отличалась прежде всего частой переменой места жительства. Мы перемещались то в Судогду, то во Владимир, то обратно в Ковров. Причем в Коврове жили то в городе, то в летних лагерях. На партийный учет в воинской части мужа меня не ставили, значилась я теперь в партийной организации Коврова. Посещать собрания летом стало сложным делом, поскольку я приезжала из-за Клязьмы, где были военные лагеря. Из жен командиров я единственная была членом партии.
В воинской части я сразу начала создавать библиотеку, участвовать в художественной самодеятельности. Правда, недолго, поскольку готовилась стать матерью.
6 июня 1926 года у меня родился сын Вова. Рожать я поехала в Мстеру, где и провела первое послеродовое время. Своего первенца я не крестила, что в Мстере было также невиданным делом, но я твердо выдерживала свои коммунистические убеждения.
В августе 1927 года на проходивших маневрах тяжело ранило мужа. Он лишился одного глаза. Две недели лежал в Коврове, а потом его отправили в Москву. От всех переживаний я получила нервное потрясение, плохо себя чувствовала и настояла на том, чтобы меня и маленького ребенка красноармейцы перевезли в Мстеру.
Хлопоты, связанные с ранением мужа, моя собственная болезнь и переезд в Мстеру привели к тому, что вовремя я не успела пройти партийную перерегистрацию и в соответствии с инструкцией ЦК партии механически выбыла из партии. Обращение в ЦК не помогло, и в дальнейшем мне пришлось вновь вступать в партию.
В Мстере меня вскоре вновь назначили заведующей детским садом и ввели в РКИ волисполкома. Вновь я погрузилась в работу, вновь участвовала во всех общественных начинаниях. Но много времени уделяла и семье, своему маленькому сыну.
Коренным образом изменилась в это время и судьба мужа. Окончилась его военная карьера. Быть командиром с одним глазом не полагалось, и он был уволен из рядов РККА. Приехал ко мне в Мстеру и вскоре был избран секретарем волостного комитета партии. Вместе с председателем исполнительного волостного комитета (советский орган) Хоревым В. К. они проводили в жизнь решение XV съезда партии о коллективизации сельского хозяйства.
Надо сказать, что в ближайших деревнях создание коллективных хозяйств приобрело уже массовый характер. На этой основе шел закономерный процесс ограничения и вытеснения кулака. В это время активизировались комитеты бедноты, по решениям которых началось раскулачивание и высылка мироедов с территории волости.
Советско-партийные органы лишь придавали этому процессу организованный характер. В самой Мстере отношения трудового народа к оставшимся частным предпринимателям все более обострялись. Завершался процесс национализации их предприятий и жилых домов.
В помощь крестьянам, организующим коллективные хозяйства, мстерские коммунисты и комсомольцы в конце 1929 года, и особенно в 1930 году, выходили на село целыми бригадами и старались, наряду с агитацией за колхозы, помочь наладить новый порядок всего трудового процесса. Такая помощь, в частности, принесла свои плоды в деревне Добрицы, где лесопромышленник Шорин оказывал свое антиколхозное влияние на доверчивых крестьян.
В 1930 году я, в то время вновь принятая в партию, по направлению уездного комитета ВКП(б) помогала проведению коллективизации в селе Гришино Фоминского района. Приходилось вести с крестьянами личные беседы, выступать на общем собрании, на заседании правления колхоза. Все сложности коллективизации испытала на себе.
К непосредственному участию в колхозном движении был привлечен и мой муж. Его избрали председателем объединенного колхоза Галкинского куста. Он начал практически познавать все частности колхозной жизни. Я часто ездила к нему, но жить и работать оставалась в Мстере.
В 1930 году меня избирают председателем райкома профсоюза дошкольных работников. Эту работу я вела на общественных началах, оставаясь заведующей детским садом. Используя весь свой опыт, старалась налаживать работу детских садов всего района.
А мужа в 1931 году назначают директором "Заготзерно", но уже через три месяца переводят директором совхоза "Пролетарий", который был недалеко от железнодорожной станции Вязники и включал в себя ряд бывших хуторских хозяйств, в частности Глинице, Воробьевка и др. Дела в совхозе в то время шли неблестяще, за год сменились три директора, так что работа мужу предстояла очень серьезная.
(продолжение ниже)
|
| |
| |
|
